Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни

Прежде чем уйти, Вайолет послала ей взгляд, полный яда. Отвратительная особа.

Энни окунула фланель в остывающую воду и устремила на Кристи самый стальной взгляд, который только смогла изобразить.

– Он что-то сделал, ведь так? Подстроил вам какую-то каверзу. Почему вы не скажете мне? – Его терпение бесило ее.

– Почему вы так думаете? – спросил Кристи с обманчивой мягкостью. Потом он встал во весь рост и навис над ней всем своим голым торсом и крупной умной головой. – Это ведь вам он причиняет боль, не так ли?

Шах и мат. Она процедила сквозь зубы:

– Нет.

Тонкая кожа на его щеках порозовела. Ей начинало нравиться, как он краснеет, пусть даже от досады, а не от смущения.

– Джеффри пьет слишком много, – воинственно заявил он.

– Иногда. Но не сегодня. Это из-за него вы поранились? Ну же, давайте, мне вы можете все рассказать.

– Да с чего вы взяли, что из-за него? – возразил Кристи.

Он пытался действовать хитро и уклончиво, но это так явно бросалось в глаза, что ей хотелось засмеяться. Не отвечая, она отвернулась, делая вид, что возится с его рубашкой. В действительности ей нужно было скрыть лицо и привести свои чувства в порядок. Ни один из них не собирался говорить другому правду, это было очевидно. Ей очень хотелось узнать, что сделал Джеффри, но только не в обмен на тайну своей личной жизни. Она была женщиной скрытной и не могла даже представить себе какого-то иного поведения.

Когда она вновь обернулась к нему, он по-прежнему всеми силами пытался замаскировать свои чувства. Ах, бедный преподобный Моррелл! Ему недоставало ее многолетнего опыта, по сравнению с ней он был жалким дилетантом.

– Леди д’Обрэ…

– О, Бога ради…

– Тогда называйте меня по имени! – выкрикнул он, и его прекрасный, праведный гнев вернул ее к действительности.

– Хорошо, – сказала она примирительно, – я так и хотела. Кристи.

Ну вот. Это прозвучало вполне натурально, и она удивилась, почему не произносила его имени прежде. Тупое упрямство, ничего больше.

– Кристи, – повторила она мягче.

Приятное имя. Его ненавязчивое звучание успокаивало. Она протянула ему рубашку, чтобы сделать хоть что-то.

Он надел ее без посторонней помощи, но потом она решила помочь ему застегнуть пуговицы: ведь его правая рука по-прежнему не двигалась. Когда она была на полдороге, он очень серьезно сказал:

– Послушайте меня.

Если бы за этим последовали какие-нибудь приставания, она бы ничуть не удивилась, потому что такой поворот вполне соответствовал всему ее прошлому опыту. Но он приковал ее своим горящим голубым взглядом и сказал с еле сдерживаемым волнением:

– Если вам когда-нибудь понадобится помощь… Если вам когда-нибудь понадобится что угодно, вы знаете, что всегда можете обратиться ко мне, ведь так? Я помогу. Я сделаю что-нибудь, Энни. Я обязательно помогу вам.

Она сухо кивнула, но внутри ее все всколыхнулось. Возможность… Возможность… Вопреки всему, вопреки опыту, она чувствовала, что верит ему. Иметь друга, кого-то, на кого можно положиться, кто действительно может помочь… Это было потрясающе, это было подобно прыжку в воду с огромной высоты.

– Спасибо, – прошептала она. О, эта возможность…

– Оставайтесь на ужин, – сказала Энни с нажимом. – Вы сможете познакомиться с друзьями Джеффри, – добавила она, как будто это было великое счастье.

– Спасибо, я лучше пойду. Из меня сегодня неважный собеседник.

– У вас что-то болит?

– Нет, просто я…

– Тогда, пожалуйста, оставайтесь. – Слишком много напора. Она попыталась расслабить свои напряженные руки. – Мне бы хотелось, чтобы вы остались.

– Думаю, все же мне лучше уйти.

Она заговорила легким, шутливым тоном:

– Вот вы уже и отказываетесь от своего предложения помочь! Не слишком ли быстро? Пожалуйста, дело вот в чем: я и раньше встречала друзей Джеффри. И я была бы вам очень благодарна, если бы вы остались.

Она снова произнесла его имя: Кристи. Услышав его, он согласился.

– Тогда я остаюсь, – сказал он.

7 мая. полночь

Не могу заснуть. В этом виноват не дождь, стучащий в окна и булькающий в водостоках. Виноваты мои смятенные мысли, кружащиеся бешеным хороводом в голове. И сознание собственной вины.

Сегодня я совершила ужасную ошибку. Как я могла забыть, насколько гнусен Клод Салли и остальные так называемые друзья Джеффри? Но нет, я не забыла. Я коварно и эгоистично уговорила Кристи Моррелла остаться, чтобы мне было легче пережить вечер с этими людьми. Но я и представить себе не могла, что они будут так издеваться над ним. Если бы я предполагала нечто в этом роде, я ни за что не стала бы испытывать терпение этой поистине безгранично доброй души. Я стыжусь сама себя, злюсь на него, Джеффри мне просто омерзителен.

Нет-нет, я больше не злюсь на Кристи, как можно? Но я злилась. О, как я злилась! Мне хотелось встряхнуть его и крикнуть ему в лицо: «Сделай же что-нибудь! Ударь кого-нибудь!» Даже сейчас, когда я вспоминаю, какие вещи они говорили ему, меня снова охватывает бешенство и мне хочется разбить кулаки о чью-нибудь непотребную физиономию. В особенности о рожу Салли.

Их было трое: Салли, Брук и Бингэм, все как на подбор растленные типы, тот сорт прихлебателей, к которым особенно тянет Джеффри, потому что хотя он не так примитивен, как они, но у них больше энергии (и денег); они постоянно подшучивают друг над другом в самой площадной манере и устраивают отвратительные «шалости», за которые было бы стыдно самому невоспитанному школьнику. Клод Салли из них самый мерзкий. Поскольку я вообще никогда ничего не рассказываю Джеффри, то он и не знает о том, что, пока он был в Африке, Салли просто из кожи вон лез, чтобы меня соблазнить. Дошло до драки – я по-настоящему съездила ему по физиономии, – и, что хуже всего, ему это, кажется, понравилось. Ведь он все-таки добился от меня чего-то и теперь может тешить себя сознанием того, что я буду презирать его вместе с собой. Что я и сделала.

Грязная скотина.

И вот я бросила преподобного Моррелла в эту компанию, словно христианина в яму с хищниками. Весьма нехитрая аналогия, но абсолютно верная. Сперва он не понял, что происходит. (И это меня убивает; грудь моя больно сжимается; стоит мне только вспомнить его удивленное лицо, когда правда дошла до него. Почему он раньше этого не заметил? Что это за священник, который не догадывается о существовании зла?) Когда колкости утратили всякую видимость остроумия и стали откровенно и нагло злобными, он не встал и не ушел, как, на мой взгляд, следовало поступить любому разумному человеку, если уж он не хочет начать крушить мебель. А потом его изумление тем, как они обращаются с ним, перешло в такое терпеливое смирение, что я была просто взбешена. Он в буквальном смысле подставил другую щеку. Единственное, что как-то утешило меня, так это то, что Салли оказался сбит с толку и разозлился сам, хотя и старался не показать виду. Мне доставило удовольствие видеть, как его скользкая, лоснящаяся, самодовольная рожа перекосилась от гнева и обиды, как у побитого мальчика. Я же была готова влепить хорошую затрещину им всем, включая Кристи. Во мне нет и намека на христианское смирение. И я об этом нисколько не жалею. Я злорадствую. К Джеффри я чувствую такое презрение, что готова никогда больше с ним не разговаривать. Но скорее всего из этого проку не выйдет, потому что я хочу, чтобы он знал, каким омерзительным я считаю его пассивное соучастие. Ведь Кристи, как он говорит, его лучший друг. Ну как же не пожалеть его врагов?